Это может привести к недооценке роли фантазий в формировании симптомов на том основании, что они не имеют бытия в реальности... Нам приходится пользоваться валютой, имеющей хождение на исследуемой нами территории. В нашем случае - это невротическая валюта . К чему Норман Браун добавляет: Любая валюта есть невротическая валюта .

Все эти рассуждения выглядят не имеющими никакого отношения к тем деньгам, которые рассматриваются здесь как суммарное богатство, заключенное во всяческого рода ликвидных бумажках - скажем, $700 миллиардов в акциях и около $600 миллиардов в облигациях. Совершенно очевидно, что эти деньги не бесполезны, с их помощью возводятся новые заводы, выплачивается зарплата, производятся необходимые товары и так далее. Но Норман Браун, пытаясь ввести в свою схему прибыль на капитал, договаривается и до такого: Вещи становятся богом (отцом самих себя), которым хотел бы быть человек; деньги размножаются... Таким образом, деньги в цивилизованной экономике приобретают психическую ценность, которой они не имеют в экономике архаичной . А это уже чисто инфантильное желание: стать отцом себя самого. Все это ведет Нормана Брауна к дискуссии о городе в связи со всем этим накопленным богатством - о городе как попытке обрести бессмертие, попытке одолеть смерть. (Неспособность принять смерть - основная мелодия брауновской композиции.)

Все это может показаться довольно странным, особенно трезвому взгляду, но я нахожу эти рассуждения стимулирующими. Я говорил о них сжато, и, возможно, это представило их не совсем в верном свете. Может быть, вся наша Игра находится вне сферы денег, определенных выше как нечто сконденсированное, бесполезное и исполненное вины, потому что, в конце концов, это ведь Игра, а значит, это спорт, баловство, забава , находящаяся на стороне Жизни, а не Смерти. (После чтения Нормана Брауна мне порой начинает казаться, что единственно человеческий способ провести день - это попить пива и половить рыбку на тихом берегу чтобы избежать обвинений в маниакальном и исполненном вины стремлении к работе. Но у меня есть такое чувство, что пока я буду рыбачить, сам Браун будет

вовсю работать над новой книгой.) Да, надо довольно долго работать и накопить солидные излишки, чтобы прикупить фишки для нашей Игры - но ведь деньги, которые вы делаете на Игре, не работа? Или вы все-таки назовете это работой?

На мой взгляд, в книге Нормана Брауна отсутствует не только понятие об Игре, но и концепция бумажности на наших бумажных рынках, являющаяся, как все мы учили еще в курсе начал экономики, коэффициентом-множителем. Принимая, что весь наш принудительный труд обменивается на принудительные деньги в соотношении один к одному, мы, работая один час, получаем одну фишку для Игры. Но вот трое из нас организуют маленькую компанию, выпускают акции (бумагу), зарабатывают $50 ООО, и наша открытая ликвидная биржа даст нам за эти акции не $50000, а миллион, если мы сумеем убедить публику что кусок бумаги стоит в двадцать раз больше наших прибылей. Это богатство без малейших усилий, и мы живем в одной из немногих стран, где это запросто можно сделать.

И если хорошенько подумать, то совет Федерального резервного банка постоянно производит деньги. Он просто взмахивает своей волшебной палочкой покупки и продажи казначейских билетов - и оп-ля! - деньги появляются там, где их раньше не было. Это называется регулированием предложения денег, но работает это по принципу печатания новой яркой зеленой бумаги. При этом Федеральный банк даже не должен брать деньги откуда-то еще, чтобы влить их в банковскую систему А с другой стороны - кто его знает. Может, совет директоров Федерального банка испытывает при этом адское чувство вины...

Так что, логически рассуждая, может быть и так, что все эти инвесторы, приходящие на биржу не для того, чтобы делать деньги, свободны от чувства вины и всех тревог и страхов, с деланием денег связанных, потому-то они и настроены не делать денег Вам так не кажется? Мне, честно говоря, тоже. Будь они действительно свободными людьми, они бы и за версту к Игре не подошли. Стало быть, их грызет что-то еще.

Я думаю, что все рано или поздно должно обретать равновесие, чтобы у нас не получалось ситуации, в которой, как сказал Кейнс (цитируя кэрроловскую Алису), всегда есть ящик варе-

нья завтра и никогда никакого варенья сегодня . Что в определении Нормана Брауна звучит так Динамика капитализма базируется на переносе полагающегося наслаждения в постоянно отодвигаемое будущее . Это правда: у очень многих из самых искушенных участников Игры никогда не находится времени, чтобы тратить сделанные ими деньги. Но если бы они не испытали чувства вины и дискомфорта, неизбежных при приобретении первой белой фишки, они никогда не получили бы такого удовольствия от Игры.

ЧТО ОНИ ТАМ ДЕЛАЮТ?

- Девяносто процентов инвесторов действительно не заботит, делают они деньги или нет, - уверенно заявил я моему другу, Гарольду-психиатру. - Они, конечно, говорят, что их это еще как заботит, в конце концов, вокруг денег игра и идет, но мои уолл-стритские гении говорят, что это неправда. Но если инвесторов это не заботит, то что они, по-твоему там делают?

- Понятия не имею, - говорит Гарольд-психиатр, вгрызаясь в свой сэндвич с говядиной. Мы с Гарольдом-психиатром частенько уединяемся в тихом кафе неподалеку от его приемной на Манхэтгене. - Практически все мои пациеты играют на бирже, и для каждого из них там что-то свое. Они мои пациенты не потому, что играют на бирже. Просто люди, которым по карману психиатр, могут позволить себе иметь и брокера, а деньги - это часть их душевной жизни. Я работаю с их личностными проблемами. Если хочешь, я могу одолжить их тебе, а ты поговоришь с ними о бирже.

Так и случилось, что в поисках неуловимой челюсти австралопитека я стал ходить на ленч с некоторыми пациентами Шроль-да-психиатра, а иногда и с их друзьями, которые тоже бьши чьими-то пациентами, пока со временем я не стал застольным Босу-эллом для народа, который днем на такси разъезжает по своим докторам. Обычно они сначала с часок беседовали с Гарольдом или другим психиатром, а потом шли в кафе и говорили со мной. Мне, конечно, хотелось бы прийти здесь к какому-нибудь высокоученому заключению, но когда я собираю свои записки, они начинают приобретать странный тон, как будто были написаны рукой Денни Кей после посещений еженедельных посиделок фрейдовской ассоциации: И тохта я натшал заметшать ф этой пациэнтке странные симптомы: кохта она сняла сфои туффли... . В общем, я предоставляю делать выводы вам самим.

А. Прижимая к груди Комсат

- На самом деле я в акциях ничего не понимаю, - сказала ясноглазая красотка, сидевшая напротив меня. - Но я люблю

биржу. Все мои знакомые мужчины обожают говорить о бирже, И/ если девушка умеет слушать, когда они говорят о бирже, им это доставляет удовольствие.

- Значит, вы разговариваете со своими мужчинами о бирже, - сказал я. (Я научился этому приему у Гкрольда. Вам никогда ничего не нужно говорить. Вы просто мягко соглашаетесь со сказанным и, может быть, подбрасываете вопрос, ведущий на крошечный шажок в сторону.) - У них вы и узнаете, когда и что покупать.

- Иногда, - сказала ясноглазая красотка, сидевшая напротив. - На этих рекомендациях я держусь примерно при своих. Какие-то акции идут вверх, какие-то вниз. Сейчас у меня акции только одной компании, и их я выбрала сама.

- Значит, вы их выбрали сами, - сказал я. (Думаю, вы начинаете понимать, в чем заключается подобная техника разговора. Неплохо при этом попыхивать трубкой и время от времени вставлять: М-м-м... .) - И какие же акции вы выбрали?

- Комсат, - сказалаа ясноглазая красотка. - А что вы думаете о Комсат ?

- Что вы думаете о Комсат ? - сказал я, мастерски применяя технику передачи паса.

- Я в него просто влюблена, - сказала красотка. - Я купила акции, когда они только-только вышли, практически в первый день. И они растут, растут, растут. Я просто влюблена в Комсат .

Мне захотелось узнать, что же в Комсат достойно такой любви.

- Ну, конечно же, спутники, - сказала моя собеседница, помешивая свой коктейль соломинкой. - И ракеты. И вообще будущее. Я их купила, когда они стоили двадцать два, а сейчас они уже на семидесяти, и это была моя идея. Собственная. Каждый раз, как запускают еще один спутник, я всегда думаю: ага, это мой, это мое дитя!

- Вам известно что-нибудь о перспективах Комсат ? Какие деньги они зарабатывают или могут заработать?

- Нет. И меня это не заботит. Я все равно в этом ничего не понимаю. Я просто люблю Комсат и ни за что не продам эти акции. Меня не волнует. Даже если они пойдут вниз.

- Вас не обеспокоит, если они пойдут вниз?

- Нет. Не волнует меня это. Я их никогда не продам. В один прекрасный день они все равно поднимутся снова. Они слишком хорошо воспитаны, чтобы оставаться там, внизу Если они и пойдут вниз, то все равно поднимутся.

- А мужчины, с которыми вы встречаетесь, - что они думают о Комсат ?

- Ну, у них всех разные акции, но вы же понимаете, что Комсат неодобрения вызывать не может.

- Компания, делающая благородное дело?

- Именно. В этом моя идея и заключалась.

Месяц спустя после этого ленча - а я рассказал о нем Гарольду - мой друг-психиатр мне позвонил.

- Я подумал, что тебе будет интересно встретиться с ней снова, - сказал Хкрольд. - Она купила новый пакет.

Мы снова встретились в кафе: я и ясноглазая красотка.

- Макдоннел Дуглас , - сказала она. Что вы знаете о Мак-доннел Дуглас ?

- А что вы знаете о Макдоннел Дуглас ? - спросил я.

- Это захватывающе. Они делают ракеты, реактивные самолеты и всякое такое.

- А что случилось с Комсат ?

- С Комсат ничего не случилось. Я по-прежнему люблю Комсат . Но кому приятно держать всего одну компанию - одну-одинешеньку...

Б. Я хочу, чтобы меня любили за меня самого

С Эдвардом я встретился не в кафе. Мы сошлись в клубе, в самом центре города. У Эдварда консультационная фирма по вопросам менеджмента - бизнес, который идет прекрасно. По каким вопросам он обращается к своему врачу - здесь совершенно неважно, да я никогда это и не выяснял. Эдвард довольно плотно интересовался биржей и сейчас рассказывал о своем опыте на ней, перемежая речь лексикой водителей такси и своего психотерапевта.

- Для меня все началось с большой проблемы, - сказал он.

- Значит, для вас все началось с большой проблемы? - откликнулся я.